№68. 31.12, или Сказка не на ночь

[hujnjanja]

31.12.00
Декабрь в том году был ужасный: погода - серая слякоть. И все надоело - и начальник новый, молодой и амбициозный, и что ты как зомби шесть дней в неделю живешь по одной схеме, а в воскресенье ходишь в пижаме, ешь в постели и смотришь телевизор… Стал задерживаться в баре. Выпивал немного, домой приходил поздно. И так докатился до тридцать первого. С чего все началось? Смешно, но я не помню.
Мы стояли на кухне, и она не верила. Не верила ни одному моему слову.
- Ты… спал с ней? - лицо Натальи покраснело. Она дышала будто через силу, широко раздувала ноздри, яростно выпуская через них воздух.
«С Олькой-секретаршей? С этой мымрой?», - передернуло от одной мысли. Я смотрел в глаза жены. Сейчас заплачет. Какого черта обвиняет в измене? Не было такого и не будет… Но удар пришелся по мужскому самолюбию.
- Да! Мы трахаемся с ней, тра-ха-ем-ся! - я скрипнул зубами и швырнул на стол банку консервированной кукурузы. Так и не открытая для салата, она подпрыгнула, с грохотом упала на пол и укатилась под батарею. Проводил ее глазами, а потом вцепился взглядом во вмятину на жестяном боку…
- Скотина… Какая же ты скотина, - я понимал, что Наташа плачет, она стонала «скоти-и-ина» сквозь всхлипы, задыхаясь, срываясь на судорожный вой.
- Так. Хватит.
- Куда ты? Куда-а-а?! - она бежала за мной в коридор, не смахивая слезы, с вывороченными от рыдания губами и словно скомканным подбородком. - Игорь… Ига-а-а-а-арь…
- Хватит, я сказал! - пришлось повысить голос. Она цеплялась за мой рукав, словно хотела оттащить дальше от двери. Черт возьми, с чего началась эта глупая ссора?..
Я раздраженно стряхнул ее руки.
- Новый Год же… Игорь… Новый Год, - беспомощно шептала она, комкая подол фартука.
- А мне-то что. Ты сама меня выгнала.
- Я тебя не… Зачем ты так, Игорь? За что ты меня ненавидишь?!
Она кинулась на меня и хотела то ли убить, то ли поцеловать. «Дура, я люблю тебя! Люблю!», - вот что надо было выкрикнуть, но я лишь отступал к двери и отбивался от Натальи одной рукой.
Я оттолкнул жену.
- Истеричка!
- Скотина!
С грохотом открыл замок.
- Куда ты идешь?! Что мне сказать Маше? Что мне ей сказать?! - визжала она.
- Что я в командировке.
Красивый хлопок дверью. Знай, женщина, что ты меня обидела. Ступай на кухню.
Пойми, такое бывает. Ты сначала играешь в чувство, а потом начинаешь верить, что это на самом деле. И назад пути уже нет. Поэтому я купил бутылку водки, коробку апельсинового сока, пластиковый стаканчик и провел время на скамеечке в каком-то дворе, всерьез жалея себя, мысленно сетуя на несправедливую судьбу и проклиная Бога, в которого не верил. Зол на жену был до бешенства. Фурия. Выгнать мужа в канун праздника…
По гулким крикам, что внезапно начали доноситься отовсюду, и взрывам ракет, я догадался, что куранты уже пробили. На душе было погано. Я поспешил скрыться от веселья и, слегка пошатываясь, пряча руки без перчаток в карманы, пошел прочь…
Ботинки увязали в буграх рыхлого серого снега. Идти стало тяжело, и я сбавил шаг. Оглянулся: ушел далековато от людных районов и теперь брел по какой-то нехоженой дороге… Место совершенно незнакомое, и ни души. Жутковато.
- Нет, извинятся я не буду… Сама позовет. Конечно, сама, - чтобы приободриться, я начал оживлять в себе чувство обиды, и бормотал в такт своим шагам. Примерно через полчаса остановился. Было очень темно, даже луна надежно укутана тучами… Где я?
- Хоть у Сатаны дорогу спрашивай, - прошипел сквозь зубы и хотел идти дальше, но что-то привлекло мое внимание. Это был голос. Мужской голос со всеми интонациями крепко выпившего. Я пошел на звук.
- Вот идет человек,
Но не услышать шагов.
Может, не человек - бог?
Может, не человек - зверь?
В детские сказки лучше не верь…
Вот идет человек,
Но не увидеть лица.
Может, с душой мертвеца?
Может, в ангельской маске?
Глупые, глупые сказки…
В сугробе - видимо, не в силах подняться - сидел человек в шутовском колпаке, увешанный елочной мишурой, держал в правой руке бутылку шампанского и декламировал в ночь непонятные стихи. При виде меня воскликнул:
- О! Братец, помоги встать, а то я себе отморозил уже, - он опрокинул в себя остатки спиртного и отшвырнул ненужную стеклотару.
Я протянул ладонь - мужчина схватился за нее и, звякнув бубенцами на шапке, поднялся на ноги. Ему около сорока, невысокий, худощавый.
- Вот идет человек, но не услышать шагов… Игорек, ты не стесняйся, зови меня просто Рудиком, - мужчина протянул мне ладонь, и я пожал ее.
- А я разве сказал вам, как меня…
Рудик подошел ко мне почти вплотную.
- Сказал, - проспиртованное облако выплыло из его рта. Я отступил.
- Хорошая ночь, - изрек новый знакомый и задрал голову. Я механически повторил движение. Ночь как ночь, в меру звездная. Луна неторопливо выплывала из-за туч. - Вот идет человек, но не услышать шагов… Может, не человек - бог? Может, не человек - зверь? В детские сказки лучше не верь… Игорь, а ты веришь в сказки? Про Деда Мороза там, про Снегурочку?
Настроение было паршивым, и разговаривать с прохожим пьяницей не хотелось абсолютно.
- Нет.
- Ужасно. А дочурка твоя - верит?
- Конечно, верит, - сказал я и улыбнулся, представив свою шестилетнюю Машеньку, но в следующее мгновение сердце испуганно метнулось в груди.
- А откуда вы…, - но Рудик перебил меня:
- Видишь бубенцы? - он помотал головой, и колокольчики на колпаке вновь зазвенели. - Я шут. Мне по должности знать положено.
Я нахмурился. Рудик снова принялся почти напевать свое дурацкое стихотворение, каждый слог отмечая наклоном головы и зловещим в новогодней тишине звоном… «Больной, может», - мелькнуло в голове.
- А вот и нет, - сказал он и захохотал, громко, с хрипотцой, запрокинув голову.
Дрожь ужаса пробежала по моему телу.
- Ладно… Я… Пойду. Мне пора.
- Не держу, - Рудик протянул руку на прощание. Я пожал ее и собрался уходить, но понял, что его ладонь накрепко вцепилась в мою. Я недоуменно посмотрел на него.
- А куда так спешить? - мне показалось, или он сказал это как абсолютно трезвый?
- Домой… Жена ждет… И дочка…
Он выпустил мою руку.
- Ну коли жена… И дочка… Счастливо тебе, Игорь. Удачи в новом году!
- Спасибо, - ну наконец-то. Я поспешил по дороге.
- Вот идет человек, но не услышать шагов, - доносилось сзади. - А Игорь бесстыдный врун. С женой он поссорился, и идти ему некуда, и никто его не ждет.
Звон колокольчиков в тишине.
Я застыл.
- Никто! Никто его не ждет, - кривлялся за моей спиной Рудик. - И никому он не нужен!
- Слушай, ты!
Слова рухнули в пустоту. Совершенно обезумев, незнакомец выплясывал дикий танец и непрестанно твердил в такт звону:
- Никто его не ждет! Не ждет его никто!
Я взбесился. Подбежал, схватил его за куртку и притянул к себе, уже представляя тот арсенал убийственных слов, которые сейчас скажу…
Он улыбнулся, и в свете вышедшей луны его зубы показались мне желтоватыми и слишком мощными, а улыбка - волчьим оскалом. В глазах незнакомца заблестела угроза.
- А Наталья сидит на кухне, так и не сняв фартука, и рыдает. А Машенька не понимает, отчего мама так расстроена.
В ярости я встряхнул его - шапка залилась многоголосьем колокольчиков - он продолжал скалиться.
- А потом Машеньку в школе будут дразнить за то, что у нее родители развелись. Она будет есть льготные завтраки и, проглатывая кусок сухой булки, пытаться восстановить в уме полустертый образ папочки.
- Да кто ты такой?! - заорал я и ударом сбил с него колпак.
В тот момент показалось, что морозный пар, сорвавшийся с моих губ, замер в тяжелой синеве ночи. Я отшатнулся.
- А ты еще не понял? - спросил Рудольф и, криво ухмыляясь, пригладил огненно-рыжие волосы.

31.12.07
Семь долгих лет прошло с того момента, как я встретил в нашем городе Дьявола и он превратил меня в Деда Мороза.
Я был затерян в пространстве. Покосившаяся изба среди вечных снегов. Никаких оленей, веселых колокольчиков на санях, никакого мешка с подарками… Комната, окно, скрипучая кровать с пружинным матрасом, стол, стул. Кухня с печкой и всегда полными запасами самой необходимой пищи.
Вечная зима. Лапландия, говорите? Черта с два. Я пробовал бежать. Но какую бы сторону ни выбрал - километры снега. Гектары снега. Белый свет и сугробы по пояс - больше ничего.
Как я провел первый год? Рыдал, кидался на стены, громил избу, лежал не вставая... Побегов было около тридцати, но каждый раз, проблуждав несколько суток по зиме, я возвращался обратно по своим же следам.
А потом заметил, что вместо обычной щетины у меня начала расти седая борода. Я срезал ее ножом. На следующее утро она появлялась снова. Через месяц бессмысленной битвы борода свисала уже до груди, и я успокоился, благо иных изменений в моей внешности не происходило.
Потом начал гулять вокруг хижины. Вытоптал в снегу имена жены и дочери так, чтобы их было видно из окна. Лепил снежных баб, делал по утрам гимнастику, прыгал с разбегу голышом в снег, горланил детские песенки, научился стоять на руках, выцарапал на стене около кровати «Игорь + Наталья = Маша» и «Рудольф - сука».
Однажды утром на пустом столе появилась внушительная стопка писчей бумаги и шариковая ручка. Я с удивлением посмотрел на это и вышел на улицу для традиционного обтирания снегом. Перед дверью стояло три огромных мешка. Я робко подошел к одному из них и заглянул внутрь.
Письма.
«Здравствуй, Дедушка Мороз, это Вадик из Архангельска. Подари мне, пожалуйста, щенка или хотя бы братика…».
Я в ужасе забежал в дом.
- Что мне с этим делать?! - мой крик разорвал тишину в клочья.
- Известное дело - что, - обернулся: за моей спиной стоял Рудольф.
- Чай будешь? - я захохотал от нелепости фразы, и смеялся так долго, пока смех не превратился в истеричные рыдания. Рудольф наблюдал за мной с долей цинизма.
Мы пили чай, сидя в маленькой кухне. Рыжий жевал хлеб с вишневым джемом и консультировал:
- Всё очень просто. С наступлением декабря ты получаешь письма детей. До тридцать первого числа должен на них ответить. Но несколько необычным образом: твое письмо будет являться своеобразным сценарием Нового Года. Иными словами, ты можешь написать будущее ребенка. Подарить ему один волшебный вечер. Создать чудо. Все в твоих руках и зависит только от фантазии и желании трудиться…
- Создать чудо? - переспросил я с нарочитой рассеянностью.
- Да, - сказал с набитым ртом Рудольф и чайной ложкой потянулся в вазочку с вареньем. В этот момент я бросился вперед и, повалив Дьявола на лопатки, приставил нож, который до того прятал в рукаве, к Его горлу.
- Как мне отсюда выбраться?!
Рудольф засмеялся.
- Сколько агрессии!..
- Я задал вопрос, скотина!!
Сатана оборвал смех и обжог меня холодом разноцветных глаз.
- Ты понимаешь абсурд ситуации, Игорь? Кому и чем ты угрожаешь, человек?
Рудольф выбил нож из моей руки и, оттолкнув меня, встал. Разорвал рубашку на груди, вонзил в себя острие и, словно открывая консервную банку, вырезал рваный кусок плоти. Бросил его в меня, и он рассыпался холодным пеплом… Я испуганно смотрел на Рудольфа, который искал что-то в черной дыре в своем теле. Секунда, другая - и на ладони Дьявола лежало обгоревшее сердце, черное, сморщенное, маленькое. Оно сипело и судорожно пульсировало, и поднимался от него серый дым…
- Вот поэтому меня нельзя убить, - прошептал Рудольф. - Однажды обжегся огнем, что стократ горячее адова, и теперь третью тысячу лет жгу других. Так что, Дед Мороз, выхода у тебя нет. Теперь ты тоже будешь вечным рабом мироздания. Приступай к работе - ее у тебя много.
Он исчез.
А я и в самом деле втащил мешки с письмами в дом. И тому Вадику из Архангельска написал очень эротическую историю о процессе «забеременивания» его мамы. И к концу первого декабря у меня было около миллиона писем для детей и кровоточащая распухшая мозоль на боку среднего пальца.
Знаешь, я смирился. Перед сном целовал ту надпись «Игорь + Наталья = Маша» и во сне оставался дома в ту ночь. Но дни шли, и лица родных приобретали все более и более смутные очертания…
И вот прошло семь долгих лет. Снова мешки с письмами. Но я перестал отвечать романтичными эпопеями, и часто выводил лишь фразу «Чудес не бывает».
Вскрыл очередной конверт, и...
«Здравствуй, Дедушка Мороз. Пишет тебя Мария из города N. Мне уже тринадцать лет, и это, конечно, ужасно глупо, что я взялась за это письмо… Но все-таки. Дело в том, что я рисую, и наставник прочит мне большое будущее. И вправду, вроде бы получается неплохо. Пишу в основном пейзажи… Так хочется частичку природы перенести на бумагу, задержать удивительное мгновение истинной красоты! Словом, мне нужны новые кисти, они дорогие, а у мамы денег нет. Так что, Дед Мороз, если ты существуешь - и если тебе не сложно - подари мне, пожалуйста...».
Я рыдал и целовал листочек в клеточку, вглядывался в крупный почерк и находил его красивым, и радовался грамотности дочери, и снова целовал письмо, и рыдал…
И вот, Маша, пишу тебе ответ. Поверь, что я перебрал сотню вариантов твоего новогоднего чуда, но все они такие глупые и такие пошлые!
Но, кажется, у меня есть одна хорошая идея…

31.12.07. Город N.
- Машка, а чего ты попросила у Деда Мороза? - Наталья нарезала сервелат, а ее дочь крошила огурцы.
- Мам, ну ты скажешь тоже, - фыркнула она. - Я в сказки не верю.
- Да, ты у нас уже большая, это точно. Господи, уже десять вечера, а у нас даже салат не готов! Давай-ка поднажмем.
И они поднажали. И приготовили много вкусностей. И стоял накрытый стол в большой комнате, рядом с телевизором, и уже заканчивалась «Ирония судьбы…», и была бутылка «Советского», и оливье, и маслины, и елка в уголке наряжена дешевыми гирляндами и цветной мишурой…
Без двадцати двенадцать Наталья встала:
- Так, Машка, я быстро к теть Тоне. Поздравлю - и сюда. До полуночи успею.
Маша кивнула и продолжила смотреть на киношного Мягкова. Тетя Тоня - это премилая старушка, соседка сверху.
Хлопок двери. Мама ушла.
Титры фильма. Без десяти двенадцать.
Звонок в дверь.
Девочка пошла открывать…
- Здравствуй, Машенька…
А на пороге - Дед Мороз! Самый настоящий - с бородой. Только почему-то не в красной шубе, а в заношенном свитере с дырами на локтях и обвисших на коленях джинсах… И глаза… Глаза - такие знакомые.
Маша отступает на шаг.
- Па-па? - вышептывает с трудом, по слогам, будто прочла непонятное слово и силится его повторить. - Па-па?
Игорь чувствует, что нос защипало, и картинка перед глазами стала мутноватой… Это слезы.
- Да, родная. Папа…
- Игорь?!
Он оборачивается и видит жену. Она застыла на лестнице, одной рукой вцепившись в перила, другой - в нательный крестик…
- Наташа…
Все трое слышат, как телевизор из комнаты начинает греметь курантами. Раз. Два.
- Игорь, но как? - Наталья осторожно подходит ближе. Три.
- Это чудовищно, это ужасно, Наташа, Наташа, я так скучал, - тараторит он и плачет, хочет дотронуться до жены, но она испуганно отстраняется. Четыре.
- Что это за борода?
Пять.
- Наташа, это было.., - черт, и что же это было?
Шесть.
- Игорь… Семь лет прошло… Игорь… Я думала… Я не знала, что думать!
Семь.
- Папа… Это правда ты?
Игорь оборачивается и с обожанием смотрит на стройную зеленоглазую девочку. Восемь.
- Красавица ты моя… Конечно, я, Машенька. Конечно, я! Господи, какая же ты красивая вымахала!
Девять.
- Игорь… Игорь…
Он оборачивается, и Наталья наконец бросается в его объятья, он чувствует ее горячие губы, ее мокрые щеки… Он целует ее в ответ, и не хватает воздуха… Десять.
- Мне все равно, где ты был… Слышишь меня? Все равно!
- Наташа, я так тебя люблю… Прости меня, прости!
Одиннадцать.
- Остановить время!! - в ярости кричит Рудольф, хлопает в ладоши, и Наталья с Машей замирают на полувздохе, на середине эмоции, на неоконченном действии, словно нелепые картонные декорации.
Дьявол стремительно подходит к Игорю и хватает сильной рукой его за горло.
- Ты с кем играть вздумал? - сквозь зубы шипит Рудольф.
- Я… ей… кисточки… принес, - краснея, хрипит Игорь.
Рудольф отпускает мужчину - тот часто дышит и потирает шею.
- Ты думаешь, что хитрее меня? Отвечай!
- Нет…
- Сейчас ты вернешься в хижину. И будешь ждать новый декабрь. А если еще раз провернешь нечто подобное - я собственноручно вырву сердце сначала у твоей жены, потом у твоей дочери и принесу их тебе в баночках со спиртом. Поставишь как сувенир на полочку и будешь любоваться. Понял?
- Да…
Дьявол приглаживает растрепавшиеся волосы.
- Не надо…
Щелчком пальцев Рудольф заставляет застыть Игоря и переводит заинтересованный взгляд на внезапно ожившую девочку.
- Что не надо, деточка? - ласково спрашивает Он, подходя ближе.
- Не надо его забирать… Это же мой папа, - шепчет Маша.
Рудольф оскаливается.
- Это Дед Мороз, он - общественный. Не будь эгоисткой.
- Это мой папа, - глаза у девочки краснеют, но она сдерживает слезы, и лишь смотрит исподлобья на рыжеволосого мужчину, сжимая кулачки. - Это. Мой. Папа.
- Хорош-ш-шо, - протягивает Рудольф. - Папа так папа. Но если я его оставлю здесь, то миллионы детей останутся без чуда. А жизнь без сказки - такая гадость!
Дьявол берет театральную паузу.
- Скажи, Мария, а что ты готова дать мне в обмен на папу? Нет, я спрошу по-другому. Что можешь ты, тринадцатилетняя девчонка, предложить - мне?
Маша хмурится еще больше.
- Все, что хочешь…
- Прекрасно, прекрасно, - бормочет Рудольф и в задумчивости потирает подбородок. - Все, что хочу. Ах-ха. Ну ты сама сказала… Хотя, учитывая твою неопытность, я дам тебе последнюю возможность изменить решение.
Дьявол приближает свое лицо к лицу девочки и шепотом переспрашивает:
- Ты готова отдать самое дорогое, чтобы этот подлец остался с вами?
Машу охватывает холодная дрожь. Она открывает рот, но не может издать ни звука от ужаса. Рудольф щелкает желваками.
- Головой мотни, - подсказывает он.
Девочка утвердительно кивает.
- Ты готова… Отдать свое зрение?
Девочка кивает.
- И ты согласна никогда не видеть неба?
Секундное промедление. Девочка кивает. Рудольф облизывает пересохшие губы.
- И ты согласна жить в темноте, передвигаться на ощупь и никогда, никогда больше не увидеть, как меняют цвета деревья в сентябре, словно медленно выгорая в пламени осени?
Девочка набирает воздуха, закрывает глаза и…
Кивает.
- Глупые люди! - с раздраженным презрением бросает Рудольф.
Из комнаты доносится двенадцатый удар курантов.
Игорь выстрелил пробкой шампанского, налил Наталье и себе… Шестилетняя Машенька, обнимая новую куклу, пила клюквенный морс из высокого стакана и смотрела, как сладкая белая пена стекает по стеклу бокалов родителей…
- С Новым вас две тысячи первым годом! - радостно сказал Игорь и поцеловал сначала жену, потом дочку.
А на улице, в метели, стоял Рудольф и смотрел на теплый свет их окна.
- С новым счастьем, - прошептал Он и задумчиво побрел прочь, пряча руки без перчаток в карманы своего сюртука…

(с) Дарья Анацко